Сопутствующая Троице – Духову дню, первая по Пятидесятнице неделя (седмица) именуется Всесвятской («всех святых») и в народной Руси совпадала с неумирающей памятью о стародавних игрищах‑гульбищах в честь языческих Костромы и Ярилы, чествовавшимися в качестве покровителей земного плодородия, во всех его многообразных проявлениях, начиная с растительного мира и кончая человеком. Эта неделя предшествует Петрову посту и во многих местах называлась «русалочьим заговеньем», во время нее развивали кудрявые семицкие‑троицкие венки.
О гульбище‑игрище «похороны Костромы» меньше всего знали костромичи‑великороссы, а занесено оно в народную Русь от древнего финского племени мери, платившего дань варягам. Область поселения этого слившегося со славянами племени охватывала все среднее Поволжье, с одной стороны по соседству с кривичами и вятичами, а с другой – с мещерой, муромой и пермью. Этот вид обрядовых похорон был направлен на спасение посевов от засухи. Почти повсеместно этот обряд, не имевший твердой календарной приуроченности и исполнявшийся в промежутке от Троицы до Петрова дня, начиная с первой половины XIX века превратился в веселую игру как детей так и взрослых. Так же, как и вся троицкая обрядность, «похороны Костромы» были связаны и с проводами весны, недаром в одной из песен пелось:
Костромушку да наряжали,
Девки весну провожали.
Пройдет весна да Троица –
Все забавы скроются.
Сам обряд «похорон Костромы» проходил так. Созывались со всей деревни красны девицы, собирались в заранее облюбованном месте, шли в простых, не в праздничных, нарядах и становились в кружок на лугу. Одной из красавиц доставался жребий – изображать собою Кострому. Она становилась с потупленной, «повинной» головой, к ней подходили все другие девушки, отвешивали ей поклон за поклоном, потом клали ее на широкую дубовую доску и относили с припевами на берег реки. Здесь принимались будить притворяющуюся спящей «Кострому», поднимали ее за руки, затем начинали купаться, обливая водой друг дружку. Какая‑нибудь из девушек оставалась при этом на берегу, держала в руках лубяное лукошко и била в него кулаком, как в барабан. После купания все отправлялись в прежнем порядке в деревню. Там, дома, девушки переодевались в цветные платья, праздничные наряды и выходили на улицу водить хороводы.
В некоторых местностях в обряде «похорон Костромы» наблюдались любопытные изменения. Обряжали молодую женщину или девушку, клали ее в ящик или корыто и несли с причетом и воем до леса. Корыто ставили под березу и пели: «Во поле было во поле, стояла береза…» Под березу помещали «Кострому», вероятно из‑за недостатка воды в селении. Корыто с женщиной, изображавшей собой «Кострому», оставляли в лесу и уходили назад с веселыми песнями, а женщина, называемая «Кострома», уже после присоединялась к своим товаркам.
Также «Кострому» во многих местностях изображала не девушка, а кукла, обмотанная разноцветным тряпьем, а на игрище выходили не только красны девицы, но и молодые парни.
Кукла, изображавшая «Кострому», делалась из соломы, всяких растущих во ржи сорных трав («костра», «кострец», «костера») и кудельной кострики (отбросов). Отсюда, возможно, и пошло название этого игрища. Колючие и цепкие сорные травы в старину представлялись как бы подобиями молний Перуна‑громовержца. Чучело «Костромы» одевали в сарафан и рубашку, голову повязывали косынкой и убирали цветами, на ноги надевали башмаки. Одевали, наряжали «Кострому» под особые, приуроченные к этому обрядовые песни:
Кострома моя, Костромушка,
Моя белая лебедушка,
У моей ли Костромы
Много золота‑казны.
У костромского купца
Была дочка хороша,
То Костромушка была!
Костромушка‑Кострома,
Лебедушка‑лебеда!..
Костромушка расплясалась,
Костромушка разыгралась,
Вина с маком нализалась.
Вдруг Костромка повалилась:
Костромушка умерла.
Костромушка‑Кострома!
К Костроме стали сходиться,
Костромушку убирать
И во гроб полагать.
Как родные‑то стали тужить,
По Костромушке выплакивати:
«Была Кострома весела,
Была Кострома хороша!»
Кострома‑Костромушка,
Наша белая лебедушка!..
Допев песню, брали одетую куклу «Кострому» на руки и с новыми припевами несли на реку, где участники гульбища разбивались на две стороны. Одна сторона становилась бок о бок с куклой, и все ее парни и девушки кланялись «Костроме» в пояс. В это время другие внезапно кидались на них и старались похитить куклу. Завязывалась борьба, в которой победителями являлись нападающие. Они повергали «Кострому» наземь, топтали ее ногами, срывали с нее лохмотья и под громкий смех и дикие выкрики бросали ее в воду. Побежденные должны были оплакивать отнятую у них куклу и жалобно причитать, закрывая лицо руками:
Умер, умер Кострубынька,
Умер, умер голубонька!
Утонула‑померла
Кострома, Кострома…
После этого и побежденные, и победители сходились вместе и общей гурьбой шли с веселыми плясками к деревне, где до глубокой ночи плясали в честь «утопленницы‑Костромы», поминая ее опять же песнями.
Обычай «похорон Костромы» со временем исчез у взрослых, которые считали его за греховную забаву и приписывали ему голод, болезни и другие народные бедствия, но сохранялся еще у детей. В «Кострому» играли девочки. Одна из играющих садилась на траву, другая ложилась к ней на колени, изображая собой «Кострому», несколько других девочек ходили вокруг и пели:
Костромушка‑Кострома,
Лебедушка‑лебеда,
Белая, румяная.
У Костромушки‑Костромы
Блины с творогом,
Кисель с молоком,
Каша масленая,
Теща ласковая…
Когда вся песня пропоется, девочки начинали спрашивать у сидящей на земле: «Жива ль, Кострома?» Девочка отвечала: «Жива». Так расспросы продолжались до трех раз, пока не получали ответ, что «Кострома» преставилась. Потом все девочки начинали тащить «Кострому» за руки, за ноги, бросали и бежали от нее, крича: «Зеленые глаза!». «Умершая Кострома» вскакивала и ловила бегущих. Кого поймает, они уже вдвоем ловили остальных, изловят третью – втроем и так далее до последней играющей. Тем и оканчивалась игра.
На Всесвятской неделе отмечали также Ярилин праздник, переходящий в зависимости от местности со дня на день, но в большинстве случаев приурочивавшийся к ее последнему дню – заговенью на Петров пост (воскресенью). Праздник сопровождался ярмарками, торжками, кулачными боями («стенка на стенку», деревня на деревню), попойками и разгульными игрищами.
Ярило – сродни древнегреческому богу Эроту, не чужд Вакху и Аресу (а также древнегерманскому Фрейру), и все они имеют немало общего со всеславянским Перуном. Веселый, разгульный бог страсти, удали представлялся народному воображению молодым красавцем – красоты неописанной: в белой епанче сидит он посадкой молодецкой на своем белом коне, на его русые кудри возложен цветочный венок, в левой руке у него горсть ржаных колосьев, ноги у Ярилы босые. Разъезжает он по полям да нивам, рожь растить. Он – представитель силы могучей, богатырской удали, веселья молодецкого, молодой страсти. Все, что передает животворящему лету весна, воплотилось по воле народного воображения в Яриле. Взглянет Ярило на встречного – тот без вина пьян, без хмеля хмелен; встретится взглядом с девицей‑красавицей – мигом ту в жар бросит: так бы на шею кому и кинулась… А вокруг него, по всему его пути по всей дороге Ярилиной, цветы зацветают, с каждым шагом все духовитей, все ярче и цветистей.
В это время разодетые толпы народа сходились на городскую площадь. Здесь сообща решалось, кому в этом году «ходить» (изображать) за Ярилу. Выбранного заместителя веселого бога наряжали в пестрый кафтан, обвешивали лентами и цветочными перевязями, прикрепляли к рукавам и полам кафтана колокольчики‑бубенчики, голову покрывали разукрашенным бумажным колпаком с петушиными крыльями, а в руку давали деревянную колотушку – олицетворение громовой палицы. Под стук, крики и гром шествовал «Ярило» по площади, пел, приплясывал, увеселяя и без того веселую, хмельную толпу. Длился разгул до глубокой ночи, иногда переходя в разнузданное игрище, вызывая со стороны домовитых семьянинов справедливые нарекания.
В других местах существовал обычай «хоронить Ярилу». Для этого клали особую куклу, изображавшую Ярилу, в гроб‑колоду и носили по улицам с причетом и завываниями. Бабы подходили к гробу и плакали в голос. Мужики поднимали куклу, трясли ее и, как будто стараясь ее разбудить, приговаривали: «Баба не брешет, она знает, что ей слаще меду!» Бабы продолжали голосить навзрыд. Наконец гроб закапывали в землю и принимались справлять по похороненному веселые, разгульные поминки, словно чтобы поскорее забыть о причиненном смертью веселого бога горе.
Стародавний обычай заставлял матерей посылать дочерей невеститься на ярилины игрища. На них допускалось свободное обращение молодежи обоего пола между собой. В начале Всесвятской недели происходило местами «смотрение невест». Для этого девушки сходились в зеленой роще и проводили весь день в играх да песнях, а парни ходили высматривали каждый пару себе по сердцу. Впрочем, все происходило вполне благопристойно.
Считалось, что на Всесвятской (Ярилиной) неделе особенную силу имели любовные заговоры. А «лихие» люди, замышлявшие злое на своего ближнего, «вынимали след» у него в эти дни, и, по преданию, это являлось особенно действенным средством. Чтобы обезопасить себя от таких чар, многие служили молебны с водосвятием и кропили святой водой в день Всесвятского заговенья все, что их окружало.
Всесвятские народные гулянья во многих местностях справлялись по кладбищенским погостам. Почти повсеместно сохранялся обычай ходить на Всесвятской неделе в гости к покойникам, на могилки. Здесь все угощались, оставляя чем угоститься и лежащим в сырой земле. Нищие собирали в эти семь дней обильную дань. Местами «угощали» не только покойников, но и домовых: уходя из дому, оставляли стол накрытым и уставленным различными кушаньями и напитками. Великое счастье ожидало, по народному поверью, того хозяина, который, вернувшись домой, находил все съеденным и выпитым.
«На Всесвятской неделе – всякий кусок свят!», «Невестится невеста, а будет ли толк – Все‑Святые скажут!», «Святая неделя – красная, Всесвятская – пестрая!», «Все святые с одним богатырем – Ярилой борются, совладать не смогут!», «Ярило яровые ярит!», «На Ярилу торг, на торгу – толк. Толк‑то есть, да истолкан весь!», «Ярило Купалу кличет!», «От Ярилы до Аграфены‑купальницы рукой подать!», «На Ярилу пьет баба, на Купалу опохмеляется!» – говорили в народе относительно этого времени.
Отойдет Всесвятская неделя – со всеми ее приметами, поверьями и обычаями. На дворе Петровки стоят, Петров пост идет.
Русские праздники и традиции
Если Вы все-таки не нашли своё поздравление, воспользуйтесь поиском
Сохранить поздравление:
|